 |
 |
|
материалы буклетов
Zooming
Бауманская школа живописи. Конец ХХ века…
Двадцать лет не псу под хвост
Пейзажи с одинокой фигурой
Параллельные миры
Бауманская школа живописи
Позволить быть...
La nouvelle Asie
Два лица буддийской Москвы
Хэпенинг "Пуговица"
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НЕ ПСУ ПОД ХВОСТ
- Сергей Сафонов
- Евгений Стасенко
- Константин Сутягин
- Александр Шевченко
Галерея "Экспо-88"
Москва
24 апреля - 8 мая 2009 г.
Какие разговоры могут происходить при подготовке
ностальгической — фактически, ретроспективной —
выставки со столь жизнеутверждающим названием между ее
участниками? Разумеется, ностальгические — но, все-таки,
жизнеутверждающие.
Сергей Сафонов: В високосном и, к тому же, начавшемся
в пятницу 1988-м году население Земли составляло пять
миллиардов человек. В тот год впервые был запущен
советский космический корабль «Буран», скончались поэт
и музыкант Александр Башлачев и русский философ Алексей
Лосев, в армянском Спитаке разразилось землетрясение,
в Москве был принят закон об изменениях и дополнениях
Конституции СССР, харьковский «Металлист» победил
в финале розыгрыша Кубка СССР по футболу, а также было
опубликовано письмо Нины Андреевой «Не могу поступаться
принципами». Кроме того, США провели военную операцию
против Ирана, американским президентом стал Джордж
Буш старший, а в последние дни декабря открылись
станции Московского метрополитена «Цветной бульвар»,
«Менделеевская» и «Савеловская».
Константин Сутягин: Еще в том же 1988-м открылась
галерея «Экспо-88». Тогда их очень много открылось;
казалось, Москва превращается в Париж конца XIX
века — с огромным количеством галерей, салоном
«независимых» и т.д. Но прошло десять лет, и большая
часть галерей закрылась, а «Экспо-88», куда мы
давным-давно случайно зашли и где у нас была первая
выставка, по-прежнему существует.
С. Сафонов: Да, но все упомянутые и мало связанные
друг с другом события, скорее всего, впрямую
не сказались на последующем творческом пути
участников нынешней экспозиции. И дата отсчета,
по правде говоря, выбрана довольно условно: все-таки
восемьдесят восьмой — не тринадцатый, сорок пятый
или шестьдесят первый, открывший человечеству
дорогу в космос. Нельзя же с точностью определить
день и час, когда тот или иной человек почувствовал
себя художником, и двадцатилетие, строго говоря,
не круглая дата по общепринятым меркам. Разве
только к сумме творческих стажей каждого из четырех
участников экспозиции прибавить возраст места, где
она состоялась — тогда получается примерно столетие.
К тому же, по причине всеобщего раздолбайства,
выставка переползла на следующий, совсем уж ни
к чему не имеющий отношения, год…
К. Сутягин: Все-таки даже в простом перечислении
фактов общечеловеческого масштаба есть какая-то
мысль. Перечень событий, на фоне которых мы
прожили последние двадцать лет, очень сближает
взгляды и, главным
образом, вкусы. Вот у нас
было это, а у других будет
свой «список кораблей»,
и это будет другое
поколение.
С возрастом
начинаешь ценить даты.
Пока молодой, кажется, что
все относительно, что
десять-двадцать лет —
условность. А когда прожил
эти годы, посвятил их
зачем-то живописи,
понимаешь, что никакая
это на хрен не условность.
Условность — это максимум
два-три дня.
Евгений Стасенко: Сейчас,
оглядываясь на двадцать
лет назад, чувствую себя мамонтом, который не вымер по недосмотру. Прошла даже не эпоха — ряд
эпох, со своими приметами, с людьми, которые либо пропали из поля зрения, либо изменились.
1988
год мне запомнился пирожками с изюмом производства кооператива «Гурман» на Курском вокзале,
кооперативными ларьками, где можно было купить перекрашенную советскую майку с нанесенным на
нее фальшивым логотипом Philip Morris или Amaretto di Sarono. Западные товары еще не появились,
но было очевидным томление по ним. Кооператоры дошли до невероятного: они шили обувь! Чаще
всего это было что-то вроде тапочек с декором из кожаной бахромы сверху. Это было время расцвета
художественной, поэтической и музыкальной жизни на Арбате. Я сам подрабатывал там рисованием
портретов. И пока я трудился над лицом очередной жертвы, рядом гремел какой-нибудь «актуальный»
и «остросоциальный» поэт: «Мы увидели честно и прямо обе стороны тех баррикад: по одной Иванова
и Гдляна, по другой — Горбачев
и Лукьянов и послушный им
партаппарат!». Кто сейчас помнит
Тельмана Гдляна? Иностранцы
гуляли по Арбату совершенно
запросто, и доллары все более
входили в оборот; их охотно, хотя
пока еще с оглядкой, принимали
арбатские кустари.
В 1988-м
году я первый раз с друзьями
поехал в Коктебель. Там по
вечерам я рисовал портреты
на набережной возле Писдома
(Писательского Дома), что
позволяло не отказывать себе
во всяких радостях жизни днем
и ближе к ночи. Радости жизни
располагались в кофейне (кофе
на песке!), в чайном домике на
территории Писдома, ресторане
«Карадаг» и еще нескольких местах общего поклонения. Первое посещение дома Волошина, поход
в Тихую бухту вброд под скалами, и солнце, и море... Чуть ли не каждый вечер случался чей-нибудь
день рожденья, отмечавшийся во дворе хозяйского дома (пансионаты мы не признавали — только
«частный сектор»). Песни под гитару, тосты за самый красивый пригород Москвы — Коктебель...
А в Москве начинала шевелиться художественная коммерция. я продал оптом семь или восемь
работ одному галеристу, и это были деньги, каких я раньше в руках не держал. Появились самые
радужные фантазии по поводу дальнейших успехов. Помню, мы с друзьями даже собирались
открыть свой собственный художественный салон! Затея сорвалась по причине прозаической: один
из нас все-таки умел считать.
Александр Шевченко: Я привык думать, что
интересно живу, а вот спроси меня сейчас про
двадцать прожитых лет — вспомнить нечего.
Каждый день почти хожу в мастерскую, изредка
на этюды, делаю по две-три выставки в год.
Иногда случается съездить в Париж по делу...
Нормальный рабочий ритм любого российского
служащего. А каких-либо значительных событий,
повлиявших на жизнь, мало сохранилось в памяти.
Помню, как сидел, прильнув к телевизору
«Рубин», — «Прожектор перестройки», «Взгляд».
Зачитанный до дыр «Огонек». Сплошные нервы.
Талоны на водку, талоны на табак, очередь
в гастроном, очередь в пивную. Перекличка
в очереди у английского посольства и номерки на
руке в очереди на обмен валюты. Голова кругом от
новых возможностей. Одолевают сомнения. Нервы
напряжены. Танки на улицах... Ваучеры, инфляция,
«600 секунд», постоянно липкие от растаявшего
мороженого пальцы (ИТД), шальные деньги. Жизнь
как на иголках. Метания. Пытался с товарищем
продавать сахар вагонами. Что-то не срослось,
вышла заминка, кто-то нас от этого бизнеса оттер,
а тех, кто остался, их почти всех довольно скоро
убили. На нервной почве стало дергаться веко.
Снова на улицах танки... Помню, как все в студии
на Бауманской сели на всякий случай на пол,
опасаясь шальной пули, заслышав едущую без
глушителя машину, а кто-то из осторожности еще
и свет выключил. Сдают нервы. Пьяный Ельцин
дирижирует оркестром... Компьютеры, пейджеры,
сотовые телефоны, банкиры-коллекционеры.
Евросоюз. Круг возможностей расширяется.
Сомнения усиливаются. Дефолт... Организовали
выставку «Десять лет псу под хвост». Выбросил
телевизор. Отказался от радио и газет. Поставил
крест на ИТД (бизнесе). Стали понемногу
восстанавливаться нервные клетки, пропали
сомнения. Жизнь вошла в нормальную колею.
Каждый день хожу теперь в мастерскую, изредка
на этюды, делаю по две-три выставки в год.
Иногда случается съездить в Париж по делу...
К. Сутягин: Когда все начиналось — двадцать лет
назад — живопись, рисование картин казалось
очень смешным, беспомощным занятием... То ли
дело открыть банк «Менатеп» или «Империал»!
А «МММ» кто-нибудь помнит? Вот уж слова-то
были, казалось, на века, а прошло двадцать лет,
и кто помнит сегодня Леню Голубкова? Оказалось, что рисовать — надежнее, чем продавать ценные
бумаги. Удивительно. Даже программа «Буран» закрылась, а мы все красим и красим картинки. Сегодня
трудно представить (сам уже не верю), но не так давно я рисовал красную шоколадную фабрику
с Крымского моста, а в пейзаже не было памятника Петру Первому. Или наоборот, еще несколько лет
назад рисовал Красную площадь, а на заднем плане стояла гостиница «Россия»... Совершенно другая
эпоха пейзажной живописи наступила в последние двадцать лет.
С. Сафонов: Да, но формального повода для выставки решительно нет. Авторов извиняет только
факт давнего знакомства (не всегда одинаковой протяженности), взаимные симпатии и желание по-
прежнему работать красками — вопреки слышимым рассуждениям, что это архаичное занятие было
актуально в прошлом веке. Полсрока назад нынешние экспоненты и живущий сейчас в Америке Вадим
Стаин уже устраивали выставку
с пораженческим названием «Десять
лет псу под хвост» — в полуподвале
на Бауманской, откуда впоследствии
были изгнаны. С тех пор сознание
и, главное, самооценка авторов
несколько изменились. «Кто же
теперь поверит, что эти взрослые
дядьки, заматоревшие на поприще
изобразительного искусства,
пережившие два кризиса, испугались
третьего и вновь засомневались
в правильности выбранного пути!? —
с негодованием воскликнул в глубине
интернет-паутины известный
московский художник Александр
Шевченко. — Не утвердить ли нам
свои позиции, добавив в название
частицу «не»?» И надо сказать, от его
витальной уверенности в завтрашнем
дне остальные участники концессии
приободрились. Может, и правда —
двадцать лет не псу под хвост?
смотреть фотоальбом
|
|
